>поэзия и проза :
Григорий Капелян
Григорий Капелян - прозаик и художник.
Род. в 1940 г. в Петербурге.
Окончил Ленинградский ин-т им. Репина (1963).
Эмигрировал в 1979 г. в США.
Публиковался в антологиях «У голубой лагуны» и «Гнозис» (США),
журнале «Звезда».

Алфавит

I

Я написал себе анонимное письмо.

Мне снился летаргический сон.

В японском фильме один персонаж говорит,
что рука не может написать на самой себе.

Если в этом тексте будет обнаружено применение Эзопова языка,
полную ответственность за это несет Эзоп.

Есть вещи несуществующие, но описуемые.
Например, в народной сказке есть подробное описание процедуры,
с помощью которой бессмертность Кощея Бессмертного
может быть эффективно отменена.

Но часто бывает, что существующее, суще, налично и наглядно,
описанию не поддается:

Он вошел в помещение, и то, что представилось его взгляду,
описанию не поддавалось.

В связи с чем описания этого явления вы здесь не найдете.

Однако, из глубины грамотного мира, из сознания,
коренящегося в аз-буки-веди…
через черноризное киролломефодье…

Чудотворны чернила черноризные и черноземные!

Чернь и зернь — традиционные техники русского ювелирного искусства.

Буква «Ч» не имеет себе аналогов в других алфавитах,
разве что, в соответствующем исполнении,
она может показаться либо еврейской, либо китайской.

В школе чернила были фиолетовые, картофельно-нефтяные, они засыхали на краях чернильницы фазаньим отливом, на уроках чистописания было тихо,
в классной комнате имели место мухи,
девятилетний концептуалист Егоров Игорь обмакивал муху в чернильницу: намокшей, ей было не взлететь, она ходила по тетради,
записывая кардиограмму бессердечности ее мучителя.

Драчлив ли Дуче в детстве был?

Чуден Днепр.

Чудака Черномырдина домочадцы в чоботах на дачу с чемоданами?

На чердаке отчебучивали чардаш…
Отчебучивают обычно в чоботах.
Не в чадрах же чардаш!

«Назавтра чердак трещать будет», — так у Лескова обосновал дьякон свой отказ выпить лампопо.
Вымершее слово «лампопо» (настоящие записи делаются в робкой надежде вновь ввести его в употребление) значило «пополам» — анаграмма, характерная для карточного жаргона. Долгое просиживание за карточным столом по неясной причине развивает склонность к веселому коверканию языка. Лампопо было названием напитка из холодного пива с лимоном и ржаными сушками.
«После ерундопеля — соорудим лампопо моего изобретения»
(Боборыкин, «Китай-город»)

или

«Рцы ми, о лампописте, коея ради вины к душепагубному и умопомрачающему напою — алемански же речется лампопо — пристал еси?»
(Н. Костомаров к Н. Барсукову, 24 ноября 1862 г.)

Чердак трещал не у одного Лескова…

Чердачная мышь подпольной не сестра, гласит народная мудрость.

Регина Вильямсовна Чердак — реальное лицо. Проверьте по справочнику.

Пьеса для фортепьяно в четыре руки «На чердаке».

Приходила в гости мамина школьная подруга, в дальнейшем именуемая МШП,
у которой муж или пропал без вести на войне, или ушел, или то и другое, поочередно или одновремено, — так или иначе она взяла себе назад девичью фамилию, которая была намного благозвучней, чем у бывшего мужа, а сына ее, со старой фамилией отца, уже великовозрастного, в школе дразнили за то, что он не мог отучиться сосать большой палец. Все это к тому, что МШП, бывая у нас, всегда садилась за рояль «Ibach» и непремено исполняла веселую пьеску с немецким названием “Zu Hause”, а вовсе не «На чердаке».
На дворе был мороз, топилась в углу колоннообразная печка,
одетая в гофририванный мундир белесовато-голубого цвета,
сыроватые дрова злобно цедили влагу и норовили выплюнуть в комнату жаркий уголек, но, когда это удавалось, он безопасно приземлялся на прибитый к полу начищенный латунный фартук.

Один мой собеседник утверждал, будто сама русская азбука, поставив Я в конец алфавита (если уж быть точным, то за ней еще следовала фита и ижица), внушает подчиненность, незначимость индивида, подчеркивая нашу русскую, если угодно, соборность. В англоязычных странах первое лицо, I, хотя и не первая буква в алфавите (а девятая), но выглядит как первая римская цифра и пишется с большой буквы… Однако, всякая символика страдает воздушной произвольностью. Вспомним, что до 1918 года первая буква русского алфавита называлась Аз.

«Вкушая, вкусих мало меду, и се аз умираю»
(Первая книга царств, а также эпиграф к поэме М.Ю. Лермонтова «Мцыри»).

«Богу поспешествующу обтек аз многогрешный греческие области,
в Царе-граде был…»
(П. И. Мельников, «В лесах»)

И, если уж на то пошло, аз есмь альфа и омега.

II

“…побуждаемый предчувствием скорого перехода в минерально-химическое царство, коего главное неудобство — отсутствие сознания… не имею права допустить мысль мою бесследно исчезнуть при новых предстоящих большим полушариям мозга моего химических сочетаниях и разложениях».
Так писал А. И. Герцен от имени своего героя доктора Крупова.

Нынче мало кто читает Герцена, считая его не столько писателем, сколько политическим деятелем. В школе нам велели заучивать фразу, если память не изменяет, Ленина (a уж не Сталина ли?) в которой XIX век описывается как царство Морфея, в котором раз в двадцать пять лет кто-то просыпался и будил кого-то другого, который, в свою очередь, еще через четверть века будил третьего. Интересно, что вначале большая группа людей разбудила всего лишь одного спящего, вышеупомянутого А. И., который впоследствии разбудил опять целую группу…
Мифические представления о России как о стране, народ которой, подобно медведям, впадает в зимнюю спячку, продержались во многих странах почти до конца XX века, чему способствовали не только злонамеренные предубеждения, бытовавшие на Западе, но и самоизоляция СССР. Как писал в сороковых или пятидесятых годах один американский журналист, русские просыпаются поздней весной и приступают к питью национального напитка под названием «запой», который они гонят из старых газет (сообщение это перекликается с заметками, сделанными триста лет до того Олеарием, который приводит рецепт блюда, которое русские потребляют по утру и которое называется pochmely). Допускаю (или догадываюсь), что американский журналист не сам это придумал, а написал со слов российского собеседника, гораздого пошутить (как говорил маркиз де Кюстин, «в душу русских, народа насмешливого и меланхолического, природа, должно быть, вложила глубокое чувство поэтического…»). Вряд ли кто в России разрабатывал технологию перегонки газетной бумаги (уж больно нерентабельно), но мысль такая могла прийти, особенно с похмелья, да и теоретически это осуществимо, ведь целлюлоза — прямая родственница пресловутой табуретки. При всей фантастичности этого сообщения, упоминание старых газет не случайно: в советское время старые газеты являлись одним из самых многофункциональных предметов материальной культуры. Достаточно вспомнить… А, впрочем, достаточно.

Доктор Крупов был настоящим провидцем: он предсказал, что на месте теократии следует ожидать артократии, то есть правления врачей. Чин такой у него предусматривается: Генерал штаб-архиатр врачедержавной империи… После завершения процесса экспроприации окончательчых истин у Бога, в условиях пышного цветения терпимости и релятивизма неизбежен приход к власти врачей — единственных хранителей абсолютных истин в области поддержания человеческого тела в немертвом состоянии. Сохранение тела заменит собой спасение души, то есть предмета, о самом сушествовании которого нет единого мнения.
В своем крайнем логическом завершении артократическим кредо становится постулат о главенстве здоровья.

Девиз «Здоровье важнее жизни!» станет руководящим принципом общества.

Собственно, как вы наверное заметили, постепенный захват власти врачами на законодательном уровне уже происходит.

Но довольно об этом, как сказал где-то Плутарх.

III

Крым, с его эфирными маслами, с бывшей дачей Коровина,
из-за чего и волны плескались в его манере, мазками танцующей кисти.

Для зрителя из северной толкучей столицы, у которого котел Сенной площади был точкой отсчета, чудесным было явление троллейбуса, несущегося с невиданной скоростью по пустому шоссе между Ялтой и Алупкой.

На почте пахло горячим сургучом, нестрогаными досками и мешковиной,
туда зачем-то заходили ежи.

Недозрелый грецкий орех в зеленой кожуре коварно таил знойный йод,
пачкавший руки.

Над терновыми кустами дрожало марево, подначивая наблюдателя
попытаться воспроизвести поступок Моисея (Исх. III, 2, Втор. ХХХIII, 16).

Так, через провалы в памяти наведены мосты сладкого забвения.


IV

Он умер, но после этого еще долго слышал стандартные крики детей, доносившиеся со школьного двора. Гулял ветер, пробуя оконные стекла на парусность, суматошно бежали облака (они будто даже размахивали руками); на погрузо-разгрузочной площадке был перерыв, рабочий сидел на балке, сильно пахнущей смолой и ел принесенные из дома остатки вчерашнего обеда, запивая квасом из замусоленной литровой бутылки.